Воспоминания о. Михаила Меерсона, настоятеля нашего храма, приводятся по тексту, опубликованному в Фейсбуке на странице «Цветочки Александра Меня». На этой странице, идея создания которой принадлежит сыну о. Александра Михаилу Александровичу Меню, размещены фрагменты воспоминаний современников из одноимённой книги Юрия Пастернака, вышедшей в 2017 году. Название книги отсылает нас к знаменитой книжке о святом Франциске Ассизском: “I Fioretti di San Francesco” («Цветочки Святого Франциска»).
Воспоминания о. Михаила об о. Александре Мене
Священник Михаил Аксёнов-Меерсон:
Я очень близко знал отца Александра Меня, более того, считаю себя его духовным сыном. Помню, как в 1963 году мой друг Евгений Барабанов впервые взял меня познакомиться с «очень интересным человеком». Я удивился, что он привёз меня к священнику – это была моя первая встреча с православным священником. И отец Александр поразил меня своей лёгкостью и естественностью обращения, и самое главное – я тогда учился на историческом факультете – он поразил меня огромным, намного превосходящим моё знанием предмета. Он говорил со мной об истории, о которой, как я тогда понял, я имел очень приблизительное представление. А в 1965 году я обратился и открыл для себя реальность православной церковной общины. Это было ещё в Тарасовке, а потом его перевели в Новую Деревню, и вся наша духовная жизнь проходила там. Здесь неожиданно открылась для меня моя линия служения: я стал подпольным религиозным издателем. Естественно, в те годы возможности у нас были маленькими: ксерокс был нашей большой мечтой, в основном были пишущие машинки. Я стал издателем, прежде всего, чтобы помочь ему, потому что Александр писал свои книги, теперь уже всемирно известные, а издавать их было негде. Сначала я помог ему «издать» парочку томов, а потом мои интересы расширились, и мы стали издавать произведения русской религиозной философии.
В 1972 году я эмигрировал. Отец Александр был против моей эмиграции, он вообще считал, что не нужно никуда уезжать, – что Бог пошлёт, то и будет. Надо сказать, что теперь, через много лет, я соглашаюсь с ним: вероятно, надо оставаться в своей стране, несмотря на судьбу, что она тебе готовит…
В первые годы моего священства мы находили возможность переписываться с отцом Александром, он следил за моей жизнью. Потом переписка прервалась на несколько лет, началась Перестройка, а затем – случилась его смерть. Помню, как Вероника Штейн сказала, что только что звонил Солженицын. Я говорю ей: «Вероника, я не верю, позвони прямо сейчас». И она позвонила и говорит: «Нет, ты знаешь, убили…» И я вдруг почувствовал, что у меня из ног исчезли кости. Словно скелет вытащили из меня… И я понял, что все эти годы я стоял «его ногами». Это было во время всенощной, и я должен был дослужить её. Я от стула дополз до престола и еле-еле «дотащил» эту службу.И у меня было ощущение убитости несколько недель.И вот приезжает Саша Белавин из Москвы и привозит мне большую фотографию отца Александра. На ней он очень строгий. Я сразу поставил фотографию в алтарь, и он на меня так строго посмотрел, и вдруг у меня снялась тяжесть, и я почувствовал, что он жив! И после этого перелома начались какие-то знаки, приезды, какие-то разговоры, молитвы разные, – вдруг началась его вторая жизнь! Когда уже с неба человек говорит, когда ты узнаёшь, что он и там, и здесь, – и всё это реальные свидетельства, что отец Александр Мень жив. И он жив среди тех, кто его помнит: среди его учеников, духовных детей, которые сохранили благодаря ему веру и продолжают свою православную деятельность.Отец Александр, подобно апостолу Павлу, стал «всем для всех, чтобы спасти некоторых» (1 Кор. 9:22) и поворачивался к собеседнику той стороной, которая того интересовала, точнее, которую он мог воспринять. Пока меня самого не заняла еврейская проблематика, отец Александр о ней не упоминал. Его уникальная отзывчивость многих вводила в заблуждение: церковных диссидентов, которые ожидали, что он пойдёт с ними обличать иерархию; правозащитников, тянувшихся к нему со своими петициями; самиздатчиков, вроде меня, пытавшихся втянуть его в самиздатскую полемику; сионистки настроенныххристиан, которые надеялись, что он возглавит иудеохристианскую общину в Израиле, и т. д. Всех благодушно поддерживая (оказалось, что одно время Солженицын хранил у него в саду вариант своей рукописи «Архипелаг ГУЛАГ», которую отец Александр, шутя, называл «Сардинницей»), он оставался непоколебимым в своём собственном служении, и сдвинуть его было невозможно.Один из секретов фантастической продуктивности отца Александра – в его даре дружбы. Будучи очень многогранным человеком, он к каждому поворачивался какой-то одной стороной и поэтому всегда вступал с ним в диалог. Это было богатство харизмы и любви, отражение многих знаний, желание всегда участвовать в другом.Православие часто упрекают, что богословы и иерархи всё ещё борются с ересями IV и V веков, не делая усилий ответить на вопрошания, на заблуждения, на неверие нашего времени. Отца Александра в этом обвинить было нельзя. В конце пятидесятых годов, молодым священником, в самый пик господства атеистического и материалистического миросозерцания, он выступил один. Это была даже не защита веры, а фронтальная интеллектуальная атака на неверие и материализм. Памятником этой борьбы и её солдатами стоят его книги – целая серия, охватывающая весь религиозный опыт человечества.